Сохранилась уникальная видеозапись, где отец Илиан рассказывает о своём пребывании на Калужской земле: «Без малого год, как я нахожусь здесь, в Оптиной пустыни и я ещё ни разу не сказал себе, что я напрасно сюда пришёл. Я доволен всем, здесь устроился. Правда, конечно, она (Оптина пустынь — Авт.) ещё представляет несовершенный вид. Раньше ещё я начинал монашеское жительство в Псково Печерском монастыре, там я десять лет провёл. Получил приглашение направиться на Святую гору Афон. Десять с лишним лет я прожил на Афоне. Но вот Провидением Божiим я оказался здесь. Конечно, для верующего сердца она очень дорога прежде всего своими известными века прошлого старцами. А самое главное то, что чувствуется прежний духовный созидательный труд — хотя они далёкие, от нас отстоят, ушедшие в Иной Мир, но для нас, верующих людей, их молитвы очень чувствительны и каждый, кто приходит с добрым верующим сердцем, это чувствует…»
Первые годы восстановления обители были временем явленных чудес. Как то сюда приехали космонавты. Пустынь они нашли по географическим координатам: именно из этой точки поднимался светящийся столб, увиденный ими из космоса.
Но чудеса чудесами, а монашеский подвиг потому и зовётся подвигом, что немногим он по плечу. Трое братьев из Оптиной пустыни, имена которых стали известны всей России — иеромонах Василий (Росляков), инок Ферапонт (Пушкарёв) и инок Трофим (Татарников) — тогда были вроде бы одними из «малого стада», а оказались избранниками Божiими.
На Пасху 18 апреля 1993 года произошло страшное и совершенно немыслимое, несочитаемое с пасхальной радостью событие — убийство трёх оптинских братьев. Преступление было совершено бывшим культпросветработником Николаем Авериным.
Отец Илий, по словам Н., предвидел трагедию, которая произойдёт в Оптине:
— Несколько человек, сидевших за столом — это были взрослые женщины — реставраторы, иконописцы, ссылались на Батюшку, тогда ещё отца Илиана, что в Оптиной должна будет пролиться мученическая кровь. Удивительно то, что разговор произошёл в присутствии одного из трёх будущих мучеников, который тогда улыбнулся и тихо сказал: «Ну, это, наверное, вряд ли».
Иноки Ферапонт и Трофим звонили в колокола, возвещая мiру Воскресение Христа. Звон неожиданно оборвался. Первым был убит инок Ферапонт, насквозь пронзённый мечом Аверина, затем смертельный удар получил инок Трофим. Падая, он схватился за веревки колоколов и ударил в набат, раскачивая колокола своим мёртвым телом.
Отец Василий, шедший на исповедь в скит и услышав странный глас колоколов, зашагал к звоннице, чтобы выяснить, что там происходит. В этот момент ему навстречу вышел убийца и, поравнявшись с ним, нанёс смертельные раны в спину. Отец Василий жил ещё после этого почти час. Кстати, о мече. Это был 60 ти сантиметровый клинок с гравировкой «Сатана 666», позже его нашли окровавленным у стен обители.
«Прости нас, Господи, — сказал в годовщину памяти новомучеников схиигумен Илий, у Тебя много святых, у Тебя всего много, но как же нам не хватает наших братьев. Сколько доброго они бы ещё сделали на земле. Прости нас, что скорбим».
Трое оптинских братьев отличались удивительным благородством даже во внешности. Безмолвный инок, сибиряк о. Ферапонт поражал какой то нездешностью: точёные скулы, ярко-голубые неземные глаза и золото кудрей по плечам. У него был великий дар учиться новому. Он, лесник по образованию, чего только ни делал в монастыре, в том числе резал кресты для пострига с фигурой Спасителя так, что художники учились у него. Память о нём осталась как о человеке скромном, молчаливом, втайне творившем каждую ночь пятисотницу с поклонами.
О. Трофим, бывший общим любимцем монастыря, местных жителей и паломников никогда не отказывал в помощи, исполнял всё немедленно и делал так красиво, что им невольно любовались: «На трактор садится, будто взлетает! На коне летит через луг. Красиво, как в кино». Казалось, умел он действительно всё: исполнял обязанности старшего звонаря, пономаря, гостиничного, переплетчика, пекаря, маляра, тракториста, кузнеца. На него возлагались большие надежды в устроении подсобного хозяйства, и эти надежды он оправдал. Отличался незлобием, простотой, великодушием и всепрощением. Его добрые голубые глаза всегда светились внутренней радостью.
Про о. Василия говорили, то он обладает благородством, мужеством и мудростью блаженного. Окончив факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова и Институт физкультуры, писал он красивые глубокие стихи, обладал прекрасным голосом. Помимо прочего, исполнял послушание летописца, вёл катихезаторские беседы в тюрьмах, воскресную школу в Сосенском и школу для паломников в обители, был лучшим проповедником Оптиной.
Все трое братьев были истинными монахами и тайными аскетами. О. Василий всегда предпочитал золотую середину: «Ну, куда нам, немощным, до подвигов?», — говорил он. В последний в своей жизни Великий пост они особенно усердствовали. Братья были избраны Господом на роль тричисленных новомучеников Оптинских, могучих небесных ходатаев за обитель и всю Россию.
На похоронах отец Илий произнёс надгробное слово. Один из говоривших до него отцов как то особенно настаивал, что «мы должны радоваться». Но Батюшка несколько поправил. Сказал, что братия понесла огромную утрату. И трудно говорить в присутствии рыдающих матерей иеромонаха Василия и отца Трофима. Что не нужно как бы «натягивать на себя» какую то особую радость. «Здесь Мать стоит, — с большим участием произнёс отец Илий, — и что матери можно сказать, и что посоветовать, и как посочувствовать, и как сердце её успокоить».
Пройдёт время, и на годовщину убиения отец Илий сказал такие слова: «Для верующего человека, для христианина смерть не есть страшная участь, не есть предел нашей жизни, но за смертью есть воскресение. Другое страшно — есть зло, есть грех…
Поминая наших братьев, убиенных злодейской рукой, мы видим, что наша печаль растворяется в нашей вере в то, что они по смерти живы: пострадавшие, они обретут от Господа награду, обретут от Него радость будущую. Но в то же время зло, которое действует в мiре, не может быть приветствуемо, не может быть оправдано тем, что это зло Господь обращает в добро. Так, наши братья ни в чём не были повинны, они совершали доброе, правое дело.
Эти двое звонили — вещали радость пасхальную, отец Василий шёл на требу в скит. Подкравшийся злодей нанёс им удары, он убивал их совершенно ни за что, а единственно по своему злому умыслу. По злой своей ненависти к чистым, невинным людям, к вере. Какой бы умысел ни привёл к этому убийству — это было зло, с которым мы должны бороться. Если не можем мы каким другим путём бороться, то молитвой, силой Божiей всегда должны бороться со злом».
Небесным промыслом Оптинская земля обагрилась кровью новомучеников. К сожалению, несмотря на резонанс православной общественности, полного расследования убийства не производили, судебного разбирательства не было вовсе. Аверина признали невменяемым и направили на принудительное лечение.
Мало кто знает про ещё одно страшное преступление, которое произошло в Оптине в Страстную пятницу1994 года. Недалеко от Иоанна-Предтеченского скита был ритуально — двенадцатью уколами английской булавкой вокруг сердца и тринадцатой в сердце — убит 24 летний паломник из Тольятти Григорий Ефимчук. Работники местной прокуратуры квалифицировали смерть молодого человека… как самоубийство! Вечная память ему. И Царствие Небесное!
Илий — значит солнце
В замечательном документальном фильме «Илий — значит Солнце», созданном в 2009 году, иеромонах К. нашёл о Батюшке такие проникновенные слова:
— Мы вроде бы живём с ним вместе, встречаемся каждодневно и на службе, и на трапезе, исповедуемся ему, но его внутренняя жизнь остается сокровенной.
…Отец Илий — это благословение для Оптиной пустыни, такой дар для нас. Он является духовной основой — опытный, мудрый, смиренный, добрый, великодушный кормчий. К нему можно обратиться с любым вопросом, и он в любых душевных и жизненных водоворотах утешит, найдёт нужное слово. Пусть оно даже не будет сформулировано, но его кротость, смирение, доброта и любовь очень важна для всех нас.
Характерный момент для отца Илии. За многое время пребывания в обители я обращался к нему со множеством вопросов по разным проблемам, в разных условиях. Ни разу он никаким своим движением — ни внутренним, ни внешним — не показал, что я не вовремя, что он нездоров, что он устал или что ему сейчас некогда. Он всегда в любое время дня и ночи, в любом состоянии своего здоровья и внутреннего самочувствия готов идти навстречу твоей просьбе, скорби, вопросу. Или на исповедь.
Это такой человек, которому можно открыть любой тайник души. Ты знаешь, что в ответ ты никогда не будешь встречен ни жёстким словом, ни укором, ни раздражительностью, но только великодушием, милостью, снисхождением и любовью.
…Оптина без Батюшки осиротела. Но она жива собором величайших старцев прошлого и мучеников новейшего времени, обагривших своей кровью Красную Пасху 1993 го — того года, когда осенью, в самом центре Москвы, полыхнула гражданская война и танки расстреливали прямой наводкой здание российского парламента.
Никто, конечно, кроме Бога не может знать душу отца Илия — ни келейники, ни иноки, ни самые близкие люди. Он очень красивый, действительно солнечный человек.
Святой Амвросий Оптинский рассказывал, что он много лет прожил со старцем Макарием вместе, но жизнь этого великого подвижника осталась для него сокровенной. То же самое можно сказать в отношении отца Илия. Как писал апостол Павел: «Духовный [человек] судит о всём, а о нём судить никто не может» (Первое послание к Коринфянам 2).
Несмотря на многолетнюю, тяжёлую болезнь, утром на полуночнице Батюшку всегда можно было видеть в храме одним из первых. Зная это, паломники, желавшие беседовать с ним, вставали как можно раньше, чтобы успеть на службу.
— И конечно, хочется его идеализировать, — говорит автор фильма монах Н., — ведь и он живой человек, со своими немощами, со своей внутренней борьбой и, наверное, со своими ошибками. Но просто прекрасно, что есть в Оптине такой человек. Что он рядом, что он всегда вразумит, помолится и ободрит.
Преподобный Силуан Афонский описывает одну из духовных тайн жизни: «И доныне есть монахи, которые испытывают любовь Божию и стремятся к ней день и ночь. И они помогают миру молитвою и писанием. Но больше эта забота лежит на пастырях Церкви, которые носят в себе столь великую благодать, что если бы люди могли видеть славу этой благодати, то весь мир удивился бы ей; но Господь скрыл её, чтобы служители Его не возгордились, но спасались во смирении».
Мы живём в мiре, который катастрофически теряет сочувствие и доброту, сопереживание и милость. Грех отнимает у жизни краски и делает её бесцветной, несмотря на всю мишуру и фейерверки. Как сказал выдающийся сербский богослов Иоанн Попович, христиане — это «паломники вечности». «Они непрестанно ищут божественное золото в земном болоте. И находят».
Оно, это не тускнеющее золото небесной благодати, рассыпано буквально повсюду. Нужно только заметить его и собрать его в своём сердце. И для этого не оскудевает земля наша подвижниками, дающими возможность нам, грешным, согреваться у жаркого костра их любвеобильного сердца.
Покойный старец схиархимандрит Зосима (Сокур) говорил: «У меня всю жизнь была одна партия — это Матерь Церковь, у меня был один партийный устав — это Евангелие и Закон Божiй…» Очевидно, эти слова подходят и ко всем, кто стяжает дух мирен, спасая вокруг себя тысячи.
Свидетельством того, как зачастую воспринимаются на Западе наши дела, является статья «Россияне вновь вручают себя в руки Господа», опубликованная 31 августа 2007 года на страницах газеты Liberation. Её автор, Лорен Мийо, сообщает: «В Оптиной опять живёт старец, отец Илий, невысокий пожилой человек с длинной седой бородой, который долгие годы жил на Афоне, священной для православных горе в Греции. Теперь грешники подкарауливают его у трапезной. После еды он иногда подходит к ним, выслушивает их истории, произносит несколько слов или читает молитву, а затем уходит».
Что тут можно сказать… Таков, очевидно, уровень восприятия России как у автора публикации, так и у редакции влиятельной либеральной газеты в целом.
Кто побывал в Оптиной пустыни, тот навсегда полюбил эту святую обитель. Здесь духом спасительным веет от намоленных алтарей, от церковных куполов, повторяющих голубизну небесных высей, от скитского леса, вставшего стеной у подножия духовной твердыни. Твердыня эта воздвигнута тщанием великих подвижников Божiих, согрета их молитвенными трудами. Старцами держалась она, их мудростью и прозорливостью. И тянулись сюда богомольцы приобщиться молитвенного покоя, чтоб научиться жить достойно…
Известны в церковной истории Валаамские старцы, Оптинские, к которым за советом, благословением, утешением стекались толпы, целые народные реки страждущих: «Вопроси отца твоего, и возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе» (Второзаконие, 32.7).
Истинный старец — искусный духовный врач. Он должен непременно обладать даром рассуждения и «различения духов», так как ему всё время приходится иметь дело со злом, стремящимся преобразиться во Ангела света. Старчество на своих высших степенях — как, например, духовная практика Серафима Саровского — получает полноту свободы в своих проявлениях и действиях, не ограниченных никакими рамками, так как уже не он живет, но живет в нём Христос.
«Ниточка» этого преемства не оборвалась, несмотря на все лихие годины и гонения на Церковь. Тихий свет старчества («глас хлада тонка») осиял и наше смутное время, и уже нашему поколению были дарованы Кирилл (Павлов), Николай (Гурьянов), Иоанн (Крестьянкин), Захарий (Сокур), Адриан (Кирсанов), Наум (Байбородин) и другие духоносные отцы.
«Золотая цепь святости» — такой образ мы находим у святых отцов. В христианском, в православном исповедании очень важно сохранять дух преемственности. Старцы передавали своих учеников другим старцам «из полы в полу». Как верно сказано: они не сходят с Креста, а их с него снимают.
Подобно тому, как монастырь не может разъединиться с понятием «братия», так невозможно разделить старца и безбрежное море людей, накатывающего на него со своими бедами и горестями, а иногда — и радостями. И такое бывает!
«… Хотя старчество ютится около монастырей, — пишет Василий Розанов, — и сами старцы состоят в чине монахов и иеромонахов, однако они являют в себе незаметный и тихий, но вместе с тем могущественный и очевидно победный вид антагонизма с монастырём как уставом и формою — преобразование и форм в духа его».
Наиболее ярко этот внешний антагонизм проявился в Сарове, где преп. Серафим, ставя божественную любовь выше формально понимаемого устава, подвергался нападкам со стороны наместника Нифонта и части братии. Об этом повествует Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» Серафима (Чичагова).
Смиренный старец наказывал наместнику Сергиевой Лавры архимандриту Антонию (Медведеву): «Не отцом будь, а матерью своим монахам». Где есть настоящий старец, там тепло не только инокам и послушникам, но и тысячам мирян, устремляющимся к источнику любви.
Опыт оптинских старцев, явленный в XIX столетии, показал: антагонизм между любовью и уставом может и должен быть преодолён. И одним из продолжателей этого опыта в веке нынешнем стал святогорец Илий. Его открытость мiру, готовность пропускать через свою душу многие человеческие скорби и искушения, оставаясь при этом во внутреннем затворе своего иноческого сердца, — отогрели и спасли для жизни вечной многих людей.
После подобных незабываемых встреч, которым нет числа, и рождаются такие, к примеру, признания: «Старец Илий… Несколько раз сподобилась получить его благословение. И впечатления такие: он касается руки, а кажется сам Господь сквозь тебя проходит (прости, Господи, меня за такие дерзновенные слова) и смотрит внутрь тебя. И во взгляде столько Любви… И надо то того взгляда только минутку, чтобы понять многое… А уезжаешь из Оптиной с чёткой уверенностью, что с таким молитвенником жить не страшно. Обычно старец выходит после поздней Литургии в Казанском Храме. И если у Вас действительно что то очень важное, вы обязательно к нему попадете. У меня так было перед операцией у родной сестрички.
Вышел о. Илий, а народу к нему… ну никак не пробиться… А мне так надо было его молитв о сестре… И вдруг о. Илий уходит в алтарь. Народ расходиться стал. Я к Царице Небесной и батюшке Амвросию на колени. Вышел старец! И прямо в мою сторону… Много чудес в Оптиной, много исцелений по молитвам старцев Оптинских, по молитвам батюшки Амвросия, по молитвам Новомученников, по молитвам старца Илия! Слава Богу за всё!» (форум «Доброе Слово», 12 ноября 2008 года).
Живая вода
Старчество издавна являлось крепостью и закваской монастырской. Однако можно в иночестве и затворе прожить долгую жизнь, но не стать старцем. Это есть Божiй дар. Подмечено: «Слово от опыта — живая вода, утоляющая жажду души; слово без опыта — вода, разбрызганная по стене. Слово от опыта — чистое золото, без опыта — медница. И таким то сокровищем обладают и всех обильно наделяют старцы. Сам искушенный, может и искушенным помочь».
В полной мере это относится и к отцу Илию. Однако тех, кто стремится увидеть в Батюшке этакого провидца и «православного кудесника», ждёт жестокое разочарование. Кажется, что говорит он прописные истины, известные всем и каждому. И кто то уезжает в недоумении, не получив плода своих фантазий.
«… Советы своим духовным чадам старец даёт необычайно простые, на первый взгляд приземлённые, и не все поначалу понимают их глубинный смысл, — говорит эстрадный исполнитель Дмитрий Ланской. — Например, человек испытывает душевные страдания, ищет смысл в жизни, а в ответ слышит прозаическое: «Построй дом в деревне, заведи корову, посади несколько деревьев». Но когда человек подключается к процессу созидательного труда на земле, в нём происходят глобальные внутренние изменения. Он очищается и, не без помощи батюшкиных молитв, сам внутренне преобразовывается в лучшую сторону, чувствует облегчение, постигает земную радость. Да и мир вокруг него видоизменяется, становится чище и светлей».
А вот что рассказывает о своём личном опыте народный артист России Евгений Миронов, чей яркий и неповторимый образ князя Мышкина переломил устоявшийся стереотип в отношении этого героя Ф. М. Достоевского.
«Следующим важным этапом для меня стала первая в жизни поездка в Оптину Пустынь. Мне тогда было тридцать три года. Возраст Христа… Говорят, в этом возрасте в жизни всегда что то меняется. Но я понимал, что надо менять это «что то» самому, — и поехал в знаменитый монастырь, чтобы поговорить с отцом Илием. Это был момент какого то всеобщего кризиса: и творческого, и духовного — я чётко осознавал, что мне необходима встреча именно с ним. Но меня к нему долго не пускали, говорили, что он болен. Пришлось перелезть через забор и тайком пробраться к домику, где была келья старца.
Навстречу мне попалось человек десять, которые говорили, что прождали несколько часов, но отец Илий к ним так и не спустился. И вдруг подходит ко мне молодой послушник (если бы я был художником, то именно так изобразил бы Алёшу Карамазова — в подряснике и кирзовых сапогах) и говорит: «Вы, наверное, хотите к отцу Илию?». «Да, но ведь он болеет», — говорю. Но послушник предложил на всякий случай спросить ещё раз: а вдруг старец всё же сможет меня выслушать? Он ушёл, а, вернувшись, сообщил, что отец Илий сейчас спустится. И как бы от себя добавил: «Расскажите ему всё. Просто больше такой возможности у Вас может не быть».
Отец Илий спустился… И эта встреча перевернула меня. Он говорил так, как если бы был грешнее меня в тысячу раз, как если бы он в тысячу раз более меня сомневался. Я был просто потрясён всем происходящим: впервые я общался со священником, который — это было видно — переживает за весь мiръ, и за весь мiръ молится. Встреча была недолгой — всего полчаса. Но в эти полчаса я чувствовал что то необыкновенное. По форме это, конечно, не была исповедь, но по важности и глубине этот разговор стал для меня чем то очень значимым».
Там же, в Оптиной Пустыни, у Евгения Миронова была возможность «уже по настоящему исповедаться» одному молодому монаху.
«Надо сказать, что священника строже мне встречать никогда в жизни не приходилось, — признаётся он. — Я вертелся, как уж на сковородке. Вспоминал какие то грехи чуть ли не с детсадовского возраста, рассказывал такие гадости из своей жизни, о существовании которых, казалось, уже забыл навсегда. Если бы я не знал, что такое исповедь, то решил бы, что монах либо нарочно меня мучает, либо издевается. Но зато когда я вышел из монастыря — это было что то необыкновенное! Было чувство… невесомости. И ощущение Света вокруг. Я садился на поезд в Москву и чувствовал, что как будто сам свечусь. Но стоило приехать домой — начались дела, и Света становилось всё меньше и меньше…»
«А ты, брат, больше не греши»
«Ещё перед поездкой в монастырь хотел исповедоваться, — пишет священник Александр Дьяченко. Его рассказ приводит Христианская газета Севера России «Вера» — «Эском». — Когда священник служит один на приходе, то исповедь для него становится проблемой. Причащаться можно и без исповеди (священнику — Авт.), а душу то всё равно чистить нужно. До принятия сана я ведь тоже с грехами воевал, если можно, конечно, так сказать. Думал, что многое уже в себе поборол, могу жить спокойно и пожинать заслуженные плоды. Да не тут то было! Чем дальше в лес, тем больше дров. Став священником, увидел, что те страсти, что считались мной окончательно разгромленными, неожиданно стали вырастать из тоненьких росточков в толстенные стволы эвкалиптов. И я понял, что борьба на самом деле ещё только начинается. Потому и исповедь нужна священнику как воздух.
Думаю: кого бы из отцов попросить меня исповедать? Все так усердно молятся, неловко людей от дела отрывать. Смотрю, заходит к нам помочь старенький согбенный батюшка. Я подумал, что это кто то из старичков, доживающих свой век здесь, при монастыре, уже будучи на покое. Встал он напротив меня, взял копие и тоже стал поминать. Только поминал он медленно. Имя прочитает, вынет частичку, подумает, потом уже положит на тарелочку. Нет, думаю, отец, мы так с тобой каши не сварим — вон какие наволочки просфор подносят. В этот момент к нам подошёл ещё один молодой батюшка и стал помогать. И вдруг старичок обращается к нему и говорит:
— Накрой меня епитрахилью и прочитай разрешительную молитву.
— Батюшка, вы хотите, чтобы я вас исповедал?
— Нет, ты только прочитай надо мной молитву.
Пока молодой батюшка молился, я решил: попрошу я этого дедушку меня исповедать. Ему, наверное, даже приятно будет, что я к нему обращусь, а не к молодым отцам.
Поэтому и говорю старенькому батюшке, так, слегка покровительственным тоном:
— Отец, поисповедуй меня.
Тот в ответ молча кивнул головой и принял привычную позу исповедующего. Я встал на колени и стал каяться. Вот такой грех, говорю, меня больше всего мучает. Согрешаю, батюшка, помолись обо мне. Он помолился, посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
— А ты, брат, больше не греши.
Отошёл я от него и думаю:
— Действительно, как всё просто — «а ты больше не греши», и всё тут!
Вдруг из главного алтаря к старчику спешит целая делегация из местных служащих отцов и матушек алтарниц.
— Батюшка Илий! Батюшка Илий! Мы вас потеряли. Матушка игуменья велела нам вас найти и подобающим образом принять.
С видимым сожалением старенький священник отложил копие и последовал за ними из алтаря. Но прежде чем положить копие, он поднял на меня глаза и вновь повторил:
— Ты просто не греши, вот и всё.
Я смотрю вслед уходящему старичку и спрашиваю молодого батюшку:
— Отец, кто это?
— Как?! Ты не узнал? Это же Илий Оптинский!
Уезжал я из Дивеево в приподнятом настроении. Ехал к преподобному Серафиму, хотел душу почистить, и он свёл меня с отцом Илием.
По сей день та страсть, в которой я тогда каялся перед отцом Илием, порой поднимает голову. Но всякий раз на помощь приходит взгляд старца и его слова: «А ты просто не греши». И грех отступает», — заключает отец Александр.
Солнце мое — господь
Отца Илия, прошедшего школу умно сердечной молитвы и «невидимой брани», как любого опытного наставника, отличает трезвый, трезвенный подход к тому расхристанному мiру, в котором нам довелось жить. Он не призывает бросать свои дома, свою исконную землю, обильно политую кровью предков, и сломя голову бежать в леса — «спасаться». Наоборот, Батюшка чётко указывает тот путь, что позволяет не чураться, а использовать технические возможности цивилизации в качестве оружия для борьбы за души людей.
Иначе… в противном случае мы получаем некое карикатурное, ущербное православие, выгодное для окружающего нас языческого и антирелигиозного мира. Того, что недавно с иронией описала одна газета. Рассказывает некая дама. «Мама (не моя) — человек верующий. Шёл Великий пост. И вот вам картина — на ней виснет мой ребенок и умоляет со слезами на глазах: «Молись и кайся, бабушка, молись и кайся, ну молись и кайся…»
Бабушка в ауте, пошла молиться и каяться в храм, ведь «устами младенца глаголет истина», вернулась, а здесь та же песня, про молись и кайся. Если короче, то придя с работы, я застала чудную картину: врачи неотложки, мать с давлением, зареванный ребёнок, твердящий всё те же слова… Не знаю как, но до меня дошло, что доченька всего то навсего просит мультик про Малыша и Карлсона, что в её переводе именно так и назывался «Молись и Кайся»! Поставила мультик — бубнёж про молитвы и покаяние прекратился.
Доктора смеялись как ненормальные — стыдобища… С тех пор у нас этот мультик не то что дома, даже в окрестных дворах, кроме как «молись и кайся» никто не называет».
Комментарии излишни.
Творчество монахини Агриппины (в мiру — Аллы Григорьевой) является примером православного использования возможностей современного кино. Она — автор и режиссёр фильмов «Солнце моё — Господь», «Любовь, которую зовут мама…», «В соединение вся призвав» (о паломнической поездке в Америку схиигумена Илия), «Воин Христов».
В 1967 году Алла Григорьева — девушка из глубинки, родилась она в Брянской области, дерзает поступить в МГУ им. М. В. Ломоносова на факультет журналистики. По распределению судьба привела её под покров Калужской Божьей Матери.
Ища ответы на свои вопросы, Григорьева приглашала в свою телевизионную авторскую программу «Возрождение» православных священников. Как она вспоминает, было очень интересно, но было и много упреков от руководства: «Слишком глубоко, не для всех это, не надо подробностей. Показывай внешние события, обряды, традиции!»
После одной из передач она узнала, что в Оптиной пустыни есть старец Илий. «Решающим поворотом в моей жизни была моя встреча с ним, — говорит матушка Агриппина. — Это был день пострига одного монаха в Оптиной пустыни. Запомнила почему то процесс выхода из трапезной, увидела, идёт такой маленький сгорбленный старец, как воробышек. Попала в поток, в процессию, устремленную за ним. Повернулся, спросила: «Можно ли записать?» Он уточнил: «В монастырь?» И тут я серьёзно задумалась о своей судьбе, о спасении, о выборе жизненного пути.
С того дня в моей жизни появился духовный наставник. Имя Илий — означает голос Солнца. Именно отец Илий открыл для меня моё солнце, мою путеводную звезду — солнце моё — Господь, и сам стал для меня частицей этого солнца [… ]
Для многих духовных чад он несёт в себе тепло и любовь солнца. Сейчас отец Илий ведёт меня по жизни, поддерживает, окрыляет, спасает, укрепляет. Мне счастливо и легко — есть к кому обратиться, спросить, вразумиться.
По молитвам Батюшки моя телепрограмма была спасена от закрытия несколько раз. Он приближал меня постепенно к монашеской жизни. После съёмок о Тихоновой пустыни благословил шить облачения. Но моя душа стремилась к полному служению Божьему.
— А кто будет на телевидении? — спрашивал отец Илий. — Кто будет показывать мiръ глазами православного человека?
Владыка Климент Калужский и Боровский поддержал моё будущее монашеское послушание — работу на телевидении. 10 марта 1999 года в Шамордино отец Илий постриг меня в монашество с именем Агриппина. Испытаний сверх силы Господь не посылал, но скорбей было достаточно. Особенно запомнилась клевета после полутора лет моего монашеского послушания на телевидении. Меня арестовали с подозрением в мошенничестве. Будто бы какая то монахиня ходит по квартирам с неблаговидными воровскими целями. Два месяца длились унизительные процедуры проверок. Но Господь не оставил».